уксусом.
— Вот такая еще закуска, — сказала Аня.
Сели к столу. Легким ударом ладони Алексей выбил пробку, водка вспенилась. Он экономно налил неполную стопку, а рюмку хотел дополнить до края, но Аня предупредила:
— Мне немножечко. Вот столько… Все!
Алексей выпил свою порцию разом. Аня тянула водку, как вино. Он подбадривал:
— Что, и такой не осилить?
— Да я захочу — могу, — махнула рукой Аня. — Приходилось на фронте. Согревались при помощи…
— Без нее и вовсе сдохнешь, — мотнул головой Алексей, закусывая куском пахучей селедки.
— А с ней и подавно. Случались у нас случаи, — сказала Аня.
— Ты где была?
— Тогда на Ладоге. Знаешь Кобону?
— Слышал.
— В стройбате. С него начинала, им и кончила.
— Хлебнула, значит, своего.
Она пожала плечами.
— Там на дороге, вообще-то, бомбили. У-у-у!.. А страху показать нельзя. Я же сержант была. Младший..
— Да ну! Начальство. Наградили хоть?
Простодушно рассмеялась.
— За что это? Мы немцев только пленных видели.
— Они и там такие же. Только пожирнее.
— Убивал?
Анька смотрела ему в глаза с любопытством и каким-то боязливым интересом, будто впервые видела перед собой человека, который сам убивал врагов.
— Приходилось, — кивнул Алексей.
— Жалел потом?
— Нет. Не ты его — он тебя, гнида… Всех нас до единого. Такую им Гитлер задачу поставил. Ну а мы… Ненависть к захватчикам, понятно?
Оба помолчали. Аня взглянула на руки Алексея. Пальцы у него лоснились от селедочного масла. Сунула старенькое полотенце. Он поблагодарил кивком и принялся вытирать.
— Теперь вон, как свои… На улице канавы для газа копают. Будто и не фашисты, — продолжала она прежнюю мысль.
— Люди, — вздохнул Алексей. — Тоже люди.
Он вытянул ногу с протезом и невольно взглянул на нее. Так случилось, что на его протез в этот момент посмотрела Аня.
— Их работа, — кивнул Алексей. — Теперь не воин и не человек вообще при их содействии…
— Ты герой, — сказала Аня.
Взглянул исподлобья — всерьез она? Может, и не шутит. Продолжал:
— А нас они ух боялись. «Шварцтод» называли. Черная смерть по-ихнему.
— Ты герой, — повторила Аня.
Он налил еще. Она подняла свою рюмку.
— За героев, которые землю нашу спасали.
И выпила до дна.
Сидела она невысокая и крепкая. Щеки раскраснелись, и небольшой, немного курносый нос забавно белел. Юбка ей, наверно, становилась узка, она плотно обтягивала бедра и все время лезла вверх, обнажая круглые колени. Анька видела, что Алексей смотрит на ее колени, и поминутно напрасно оттягивала юбку вниз, как будто ехала на велосипеде.
Хорошо было у Аньки в комнате. Тепло и чисто. Не то что у него. А ведь жили рядом, разделяла всего-навсего лишь вот эта заклеенная с двух сторон дверь, на которой с Анькиной стороны был приколот вырезанный из «Огонька» портрет Сталина. Выпитое для Алексея было совершенным пустяком, а вот почему-то разливалось блаженным теплом по всему телу.
Но и Ане, видно, хотелось поговорить. Она засмеялась и выложила Алексею сполна свою коротенькую биографию, первая часть которой была детдомовская, вторая полуфронтовая, а третья еще неизвестно какая, поскольку лишь начиналась. Выложила все до конца, утаив разве только самую малость про свою нескладную любовь, которая вот уже, кажется, начала ослабевать.
— Вот и вся я, — завершила недолгий и нехитрый рассказ Аня и вдруг спросила:
— А у тебя мать есть?
И впервые за долгое время Алексей почувствовал, как загорелось у него лицо. Вспыхнуло не от чего-нибудь, а от стыда. Чувства, которого давно не испытывал.
— Есть, — сказал он. — В деревне. В Тюменской области.
— Пишешь ей?
Ответил неопределенно:
— Пишу иногда.
Алексей врал. Матери он не писал. Не писал давно. Послал последнее письмо из госпиталя. Дал знать, что жив и здоров. Воинскую часть-де переменил и сообщал новый адрес. Про то, что лишился ноги и лежит в госпитале, — ни слова. Давно он не был в своей деревне Скоблино. Сам даже не помнил, когда ездил в последний раз. По первому году службы, что ли. Была потом мечта — явиться домой с победой, грудь, как говорили старики, в крестах… Вот каков он, Леха Поморцев!.. Вышло иначе. Куда он домой безногий, кому нужен?! Собирался про все написать, да не до того было. Закрутила новая разгульная жизнь. И не видел он ей конца и не знал, чем она кончится.
А тут впервые за долгое время сидел перед Анькой будто виноватый, чувствуя свою вину перед старухой матерью и сам до конца не понимая, в чем эта его вина есть.
— Погоди, — сказал он Ане. — Погоди малость, я сейчас..
Поднялся, тяжело прошагал в свою комнату. Аня слышала, что-то там ворочал. Решила — пошел за баяном. И не хотелось ей сейчас баяна, не нужна была музыка, а чтобы Алексей поскорей вернулся — нужно было, необходимо. Не хотелось быть дольше одной в сегодняшний субботний вечер, так неожиданно вспыхнувший чем-то новым, неясным.
И Алексей вернулся. Положил кулак на стол, а затем разжал его и убрал руку. И остались на клеенке орден Красной Звезды и две белые серебряные медали.
— Вот они, мои кровные, думаешь, зря я с фрицами… — тихо сказал Алексей и опустился на стул.
Аня взглянула на его награды с засаленными ленточками. Потрогала рукой звездочку.
— Что же не носишь?
— Куда, в пивную?
— Будто бы тебе только там и место?
— А где? В почетных рядах бойцов у красного знамени?
Он взялся за бутылочку, поглядел на свет. Осталась там самая малость, но все же хотел разделить пополам.
— Мне хватит. — Аня прикрыла свою рюмку ладонью.
Алексей не стал настаивать. Выпил сам.
— А где мне место, — продолжал он начатый разговор, — за что я там каждый день на «пятачке» голову сложить мог?.. За что калекой стал? Чтобы теперь чуть свет и до вечера, как и те, кто нигде не был?…
— Как же все другие, которые не хуже тебя? — спросила Аня.
Вопрос поставил в тупик. Вспомнился тихий Галкин, рубцы на его теле.
— Что мне другие, — отмахнулся Алексеи. — Моя душа иного требует. Не могу я теперь, после того, по-обыкновенному…
Он замолчал. Снова поднял опустевшую посудину и бессмысленно повертел в руке.
— Хочешь портвейна, у меня есть? — спросила Аня.
— Правда?
— Есть. Дожидалась случая. Да не будет, верно, его…
Она встала, сходила к шкафчику в углу комнаты и принесла запечатанную сургучом темную бутылку.
— По карточке получила. Две загнала, а эту себе.
— Конец месяца, у меня эти талоны давно тю-тю! — свистнул Алексей.
— Не чего ты пьешь, Леша?
Алексей скривил рот в усмешке:
— А ты побудь в моей шкуре.
Была открыта бутылка вина, и Аня тоже
